Когда-то мы долго спорили, ожидая то ли последнее, то ли первое метро, что хуже – август или воскресенье. Это были последние дни лета – последняя возможность без зазрения совести ждать то ли последнее, то ли первое метро. Последняя возможность любить от нечего делать – затем учеба заменяла все эти душевные страдания и терзания. Любить тогда сходилось с пониманием любви в красивом и чуть-чуть непонятном кино – общаться на такие странные темы, об августе и воскресенье, сравнивать степень отчаяния все в том же ожидании то ли первого, то ли последнего метро.
Сентябрь, согласитесь, красивее – он все же что-то начинает. В сентябре хочется жить в огромном кампусе и сидеть вечерами под чьим-нибудь общежитием. Когда «провожание» затягивается на что-то гораздо более важное, чем сама встреча. И потом идти куда-то, что временно зовется «пойду уже к себе», и вспоминать стихи об осени. И даже начать придумывать свои. Даже записать в их надежде «а вдруг сейчас?». И снова разочароваться. Да, в сентябре есть это возрождение.
Но август, особенно последние дни – как-то это безысходно. Если и сходить с ума от одиночества, то в это время. Ну и влюбляться – как фол последней надежды. Все равно добьют. Но так хотя бы попытался.
Если распадаться системам – то определенно в августе. Как четверть века назад. Конечно, и рождение случилось, но первые дни обычно проходят в роддоме. Мы преимущественно сентябрьские все же. Мы на том стыке – когда пришлось, когда уже не убежишь, когда уже идешь в метро в час пик. Но идешь. И даже улыбаешься – ведь есть, куда идти. Хоть и не хочется. А со временем даже хочется.
Мы как-то с детства ждем это лето. Мы ведь приучены, что летом отдыхают. И только взрослые работают, но тоже с легкой долью лени. Ощущение лета – последняя связь с детством. И море – как странно нас к нему притягивает. Но в последние дни августа и море уже больше горизонт. Хоть и безутешно красивый. Безутешно – сейчас. Красивый – всегда.
Мы вдруг теряем чувство относительности и говорим друг другу «Темнеет как-то рано». Как будто зима случалась не с нами, как будто мы родились в День защиты детей. Теперь никто не защитит. Кажется, конечно. Но мы давно отучились креститься, когда кажется, – мы стали отдаваться иллюзиям и жить ими. Кто-то обзовет глупцами, но мы мечтаем.
А эти все закупки к школе к 1 сентября – как это все же грустно. И как легко продать ребенку красивые тетрадки – ребенку, может, в другой день и было бы все равно. Но так хотя бы легкое возмездие за этот жаркий неуютный рынок, который еще хуже августа и воскресенья.
Смириться помогал список литературы на лето – ведь прочитал не просто так, ведь сейчас обсудим. А обсуждали при этом короткий отрывок и писали системное сочинение. Каждое сочинение по литературе писалось по сути на тему «Как я провел лето». Как я 16 июня расхаживал по Дублину с Леопольдом Блумом, как на лечебных водах в Пятигорске повстречал княжну Мэри, как так и не узнал, как сложилась судьба Жюльена Сореля.
Но это все совсем давно. Пусть и вспоминается каждый раз – и корешки книг, и собственные переживания, и даже те места, где это все читалось. Но прошло. Были потом совсем другие месяцы лета – наполненные персонажами уже собственной жизни. Которые не всегда руководствовались принципами литературы. Все чаще жили. Порой пропадали из жизни в конце августа. Порой оставались. А некоторые и до сих пор – порой созваниваемся. И всем нам было не до книжных переживаний.
Наша связь с прошлым как-то даже нелепа. Она выразилась именно в отчаянии от заката летнего солнца и в горьком предвкушении восхода солнца совсем другого – осеннего. Это почти физическое ощущение – «да еще же пара дней», «да еще есть этот вечер», «ну пять минут перед сном». Хотя ничего страшного не случится. И мы знали. Но было очень больно.
Оглядываюсь вот и удивленно ощущаю легкую ностальгию – все же было в том разговоре об августе и воскресенье что-то манящее. Что-то, что могло заставить пропустить то ли последнее, то ли первое метро. В пустом колонном зале, где в кои-то веки было теплее, чем на улице.